Анекдотов существует, как известно, великое множество. На все случаи жизни. Только забываются они быстро.
Но вот единственный анекдот, посвященный тренерам, помню всегда. Скорее всего, потому, что жизнь напоминает о нем постоянно.
Анекдот такой.
Тренера освободили от работы, и, прощаясь с командой, он оставляет преемнику три письма. Письма пронумерованы, и к ним приложена записка: «Вскрой, когда будет трудно».
Проходит год, команда выступает неважно, нового тренера ругают все чаще и чаще, и он вскрывает первое письмо предшественника. В конверте — записка: «Вали все на меня».
Причина неудач вроде бы найдена, и тренера на какое-то время оставляют в покое.
Заканчивается второй сезон, и снова дела плохи. Приходится открыть еще один конверт. Там всего одно слово: «Обещай». Тренер заверяет руководство, что все наладится, что команда уже перестроилась и вот-вот начнется подъем.
Проходит третий год, никаких улучшений, и тренер в поисках спасительного совета вскрывает последнее письмо. Там два слова: «Пиши письма».
Тренеров-неудачников немало, и я, начиная свою самостоятельную работу, помнил о не сложившихся судьбах коллег, о том, что в спорте есть не только победы, но и поражения, помнил, что если один из соперников выигрывает матч, то второй, стало быть, его проигрывает. И для меня из этих размышлений следовал один только вывод: на удачу, на везение рассчитывать нельзя, надобно работать. Работать по-настоящему.
Жизнь сложилась так, что мне рано пришлось по¬знать цену труду. Вырос я в Москве, детство провел на Малой Колхозной улице. Но детство закончилось рано. Отец мой, Василий Прохорович, погиб в 1942-м, под Сталинградом. Мальчишкой начал работать. Был я слесарем в автобусном парке, работал ежедневно без скидок на возраст — полную смену. Для подростков военных лет это было обычной нормой. Осознанной нормой. Все работали, как и воевали, ради общей великой цели — ради победы. Рассказывая однажды читателям «Советской России» о своем детстве, я говорил, что именно в то суровое время уяснил истину, которая стала для меня своеобразным кредо: научишься, сумеешь, сможешь не жалея сил трудиться, непременно научишься и главному в жизни — умению одолевать трудности и невзгоды.
Уставали мы безмерно, и все-таки тянуло нас во двор, поиграть в футбол или — зимой — в хоккей. Не с шайбой, конечно, с мячом, в русский хоккей.
В футбол гоняли бесконечно. Играли тряпичными мячами, набитыми опилками, гоняли все, что попадалось под ноги,— консервные банки, пустые папиросные коробки.
Однажды по совету взрослых поехали в Сокольники, где на Четвертом Лучевом просеке тогда находился стадион армейцев (видите, какой я давний цеэсковец!), и попробовали записаться туда. Меня взяли в команду, но ездить из района Мещанских улиц в Сокольники было нелегко, и спустя год я записался в другую футбольную команду, которая была совсем рядом с домом — на стадионе «Буревестник», расположенном в Самарском переулке, на том самом месте, где вырос накануне XXII Олимпийских игр в Москве спорткомплекс «Олимпийский».
Когда я уже выступал за юношескую команду «Буревестника», мне удалось оценить одно совершенно необходимое для настоящего тренера качество — энтузиазм. Учил нас Владимир Ильич Соколов. Не знаю, где черпал он силы и вдохновение, но Владимир Ильич тренировал пять футбольных и пять хоккейных клубных команд. Согласитесь, с такой супернагрузкой без душевного огня, без подлинного энтузиазма не справиться.
Очень многое для представления о личности тренера дало мне знакомство с другим замечательным человеком и специалистом — Матвеем Иосифовичем Гольдиным. Это был прирожденный педагог. Не случайно он всегда находился в курсе всех наших забот, радостей и печалей. Одним словом, занимаясь у Матвея Иосифовича, я получил наглядный пример того, как должны складываться чисто человеческие взаимоотношения тренера с игроками, особенно с молодежью, которая едва вступила в большой спорт.
Потом, спустя десятки лет, в журнале «Физкультура и спорт» я прочитал интервью с ныне покойным заслуженным мастером спорта по академической гребле, известным ученым А. М. Шведовым. Отвечая на вопрос о достоинствах, которые, по его мнению, должны быть присущи настоящему тренеру, Александр Михайлович несколькими мазками нарисовал картину, которая годами складывалась у меня в образ из отдельных, подмеченных у разных специалистов штрихов. «Тренер — отличный тренер, естественно, должен иметь целый ряд специфических качеств. Прежде всего он обязан быть психологом, воспитателем. Знающим, грамотным специалистом. Желательно — ученым. Конечно, человеком с большой буквы. И еще — философом, потому что философия помогает понять других людей, строй их мышления, образ жизни. Вот этим комплексом истинный тренер должен или обладать, если он прирожденный тренер, или воспитывать его в себе».
На мой взгляд, это самая удачная характеристика тренера, которую доводилось когда-либо слышать и читать.
Третий десяток лет работаю я в беспокойной этой должности. Прошел через многие испытания и сомнения. Но, как бы ни складывалась моя судьба, какие бы успехи или неудачи ни приходили к командам, которые я тренирую, неизменно с благодарностью и любовью думаю о первом моем и главном учителе.
Об Аркадии Ивановиче Чернышеве.
До 1962 года я играл в московском «Динамо». Нашим тренером был Чернышев. Уважаемый и превосходно знающий свое дело специалист. Работал он с командой один, без помощников.
В то время понятия о возрасте были в спорте иными, нежели сегодня, и, приближаясь к своему тридцатидвухлетию, я вовсе не склонен был считать, что мне пора уходить из хоккея.
И потому неожиданным показался мне разговор, который затеял вдруг со мной Чернышев. Случился он весной, после окончания сезона. Помню, разговор начался в машине — мы вместе ехали от нашего начальства. Тренер вроде бы невзначай проронил:
— Хочу предложить тебе поработать моим помощником... Одному становится трудно. А ты уже помогал мне...
Для меня это была полная неожиданность, и, видимо, удивление свое скрыть я не сумел. Я собирался играть, сил было достаточно, да и судя по оценкам, которые давал нам тренер, к числу тех хоккеистов, которых он хотел бы заменить, я пока не относился.
Чернышев тотчас же догадался, о чем я думаю.
— Тебе пока, согласен, рано заканчивать... Знаю, что ты еще хочешь поиграть, но думаю, что именно сейчас, пока ты в силе, самая пора приобщаться к работе тренера...
Действительно, случалось так, что я помогал Аркадию Ивановичу работать с командой. Выступал в роли «играющего тренера», хотя о понятии этом в ту пору еще не слышал. Кстати, тогда же на собственном опыте убедился, что должность эта опасна и едва ли нужна. Впрочем, разговор об этом позже.
После размышлений и колебаний согласился с предложением Аркадия Ивановича.
На первых порах допускал уйму ошибок. Мне казалось, что я умею и знаю многое, что моя оценка того или иного игрока, матча, события самая верная. Стоит ли удивляться, что после двух лег работы вторым тренером московского «Динамо» я испортил отношения со всеми своими бывшими партнерами.
Аркадий Иванович проявлял мудрое терпение, был доброжелателен и снисходителен. Умело снимал напряженность в отношениях своего помощника с командой. Он хорошо понимал, как много дров могу я наломать при моем молодом максимализме и неуемном желании как можно быстрее добиться своего. У меня не было ни малейшего опыта работы с людьми, с командой. В конце концов, у хоккеиста Тихонова были лишь навыки и психология спортсмена, обычного спортсмена, заботящегося прежде всего и чаще всего только об уровне личной подготовки. Управлять командой, решать проблемы целой команды, а не одного хоккеиста я не мог. Не умел.
Мне, например, хотелось, чтобы все игроки готовились к матчу так, как готовился я. Вот и начал новый тренер, по горячности, утреннюю зарядку команды проводить как большую полноценную тренировку.
Группа игроков не выдержала наконец произвола и обратилась с жалобой к Чернышеву. Аркадий Иванович, выслушав хоккеистов внимательно, сказал, что разберется.
Старший тренер был, как и обычно, деликатен. Он постарался ничем не обидеть меня. Построил разговор так, чтобы конфликт не только не разрастался, но был погашен как можно скорее. Не читал мне нравоучений. Просто, как бы советуясь с коллегой, размышлял вслух, какие упражнения утром нужны, а какие — нет. Это был не выговор, но обсуждение методики занятий. Равный вроде бы разговор двух профессионалов.
— И еще... Подумай, стоит ли так разговаривать с ребятами, с которыми ты еще вчера играл вместе?.. Ты как к ним обращаешься сейчас? «Товарищи!..» А зачем так официально? Лучше все-таки по-прежнему — «Ребята»...
Два года ушло на становление, на поиск своего места в команде. Аркадий Иванович был терпелив. И все-таки тогда мы не нашли рационального разделения обязанностей между старшим и вторым тренером. Первый был царь и бог, а второй... Даже еще и не ассистент.
Так получилось совсем не потому, что мы не находили общего языка. Нет, причина, думаю, была в ином — не подоспела тогда в клубных хоккейных командах пора совместной работы нескольких тренеров.
Аркадий Иванович умеет выслушивать каждого собеседника, даже если он и не согласен с ним. Умеет аргументированно отстаивать свои взгляды, умеет убеждать. Не приказывать — убеждать. Он обычно не давал безапелляционных советов. Просто замечал: «попробуй вот так-то» или «подумай, не стоит ли поступить так».
О Чернышеве написано меньше, чем он того заслужил. Да и сам он, к сожалению, выступал в печати нечасто. А ведь его вклад в становление нашего хоккея, в утверждение авторитета советской школы игры на международной арене переоценить трудно.
В 1954 году наша сборная впервые выступила на чемпионате мира. Руководил ею Аркадий Иванович. И в 1972 году, когда наши хоккеисты выиграли золотые олимпийские медали в третий раз подряд, старшим тренером национальной команды был все тот же Чернышев. В те два десятилетия у нашего хоккея были выдающиеся успехи, случались и неудачи, но все — до единой!— победы были завоеваны только на тех олимпиадах (четырех) и чемпионатах мира (одиннадцати), где сборную СССР возглавлял Чернышев.
Чему я (да и только ли я!) старался научиться у Аркадия Ивановича, что хотел бы у него перенять?
Фундаментальность знаний, глубокое понимание тактики игры. Умение растолковать команде все тонкости действия в той или иной ситуации. Кстати, именно «Динамо» при Чернышеве первым стало играть от обороны, а не «Химик», как писали об этом позже.
Хотел бы перенять у Чернышева умение управлять командой. Есть тренеры эмоциональные, они буквально бушуют во время игры. А есть тренеры сдержанные в проявлении эмоций. Аркадий Иванович, стоя у борта, был лаконичен, деловит, никогда не суетился и тем более не паниковал. У него прекрасная профессиональная память. Он видит всю игру, все действия и замыслы соперника, как бы они ни менялись и ни маскировались. В памяти нашего тренера весь ход матча записывался как на видеомагнитофоне. Чернышев внешне был всегда невозмутим, он умело прятал волнение.
Аркадий Иванович расположен к людям, к нему тянулись не только динамовцы, но и игроки сборной.
И вместе с тем Чернышев жестко требователен. Не хотел бы рисовать своего старшего друга и учителя эдаким ангелом, только что без крылышек. И со мной он тоже бывал суров, если я того заслуживал. Помню, как рассердился Аркадий Иванович, когда я однажды вынес наши разногласия по поводу одного новшества на люди, да еще имел глупость «поплакаться» человеку весьма недоброжелательному, который поспешил использовать информацию во вред делу. Потом я, конечно, понял, что вел себя неэтично, тем более что новинка еще только опробовалась, проходила испытания на тренировках.
Впрочем, Аркадий Иванович быстро разобрался, почему я сделал промах, а зла на людей он держать не умеет.
Сейчас, набравшись кое-какого опыта, я понимаю, как важна для начинающего тренера опека старшего его коллеги, и стараюсь не забывать уроки Чернышева.
Выступая в дискуссии о подготовке тренеров хоккея, я говорил, что почти каждое интервью с известным хоккеистом заканчивается примерно так:
— Ваши планы на будущее?..
— С хоккеем не расстанусь, хочу стать тренером.
И самое удивительное, большинство игроков считают, что этого «хочу» вполне достаточно. И многие руководители клубов уверены, что хоккеист высшей лиги, особенно если он играл в сборной,— готовый тренер. Это заблуждение довольно широко распространено.
Но поверьте и фактам, и моему опыту: «хочу»— этого мало. Чрезвычайно мало. И человек, захотевший стать тренером, обязан решить, по крайней мере для самого себя, другое: «А готов ли я? Готов ли идти на лишения? Готов ли бороться за свои убеждения до конца?» Именно бороться: не секрет, что иные руководители иногда диктуют тренерам не только, как он обязан тренировать команду, но и кого ставить на место, скажем, правого крайнего в третьем звене.
Впрочем, и твердость характера решает хотя и многое, но не все. Для того чтобы работать с людьми, необходимо призвание.
Что же это за штука — тренерское призвание? Не буду скрывать, я и сам даже сегодня, имея уже немалый опыт, не в состоянии точно ответить на этот вопрос. Могу лишь поразмышлять, так сказать, вслух.
Казалось бы, если тренера любят в команде, это прямое свидетельство того, что человек нашел свое призвание. Однако всегда ли тот, кого любят, добивается многого? Нет, есть достаточно примеров, опровергающих это мнение. И чаще всего неудача приходит тогда, когда тренер ради этой самой любви идет на поводу у игроков. А игроки, как, впрочем, и все люди, любят, когда их гладят по шерстке...
Трудно перешагнуть через этот барьер. Игроки начинают жаловаться начальству. Начальство, увы, порой становится на их сторону: мол, тренер не сумел завоевать авторитета. И, бывает, человек сдается. Но будьте уверены, в этот самый момент он перестает быть тренером. Требовательность необходима. Но еще более необходимо знать, чего же ты требуешь от подопечных.
Тренировочные нагрузки! Они в современном хоккее велики, и физиологи предупреждают, что подход к нагрузкам должен быть индивидуальным. Психологи же предостерегают: не только объем, но и характер тренировок должен быть индивидуализирован.
Много лет главным в работе тренера была интуиция — наука жила сама по себе. Тренеры пользовались методом проб и ошибок, в определении нагрузок например. Но если этот метод приемлем в физике, то там, где речь идет о людях, необходимо не семь, а семьсот раз отмерить, прежде чем один раз отрезать.
Приведу курьезный факт. Мы в рижском «Динамо» в начале 70-х годов начали использовать для работы видеомагнитофон. Казалось бы, что тут может быть вредного? Но если сначала игроки воспринимали просмотр видеозаписей как забаву, то вскоре видео-магнитофон стал их злейшим врагом — тут уже не отговоришься, не скажешь: «Я ни при чем». Пришлось убеждать: это попытка найти типичные ошибки, и ничего более. Кстати, и я вынужден был тщательнее следить за собственными высказываниями и оценками во время игры, ведь на просмотре могло оказаться, что характеристика того или иного эпизода была неверной.
Однако от одной вещи мне хотелось бы предостеречь: слепо верить даже в науку нельзя. Чтобы сотрудничать с учеными, тренер должен, хотя бы в общих чертах, представлять их труд, их поиск. Вот почему я, например, чувствуя нехватку специального образования, сижу над книгами — учусь даже в кардиограммах разбираться. И сейчас, разумеется, поверхностно, но разбираюсь.
За годы, когда рижское «Динамо» выступало в низших лигах, я видел много тренеров. Все они работали в поте лица своего. Работали с интересными игроками, помню, я многим даже завидовал. Но и их ученики растворились в общей массе, и команды застыли в своем развитии. Почему? Видимо, потому, что застыли сами тренеры. Совершенствуют, как известно, свое умение врачи. Учатся учителя. Должны учиться, несомненно, и тренеры.
Но вернемся к исходной точке: как узнать, есть ли тренерское призвание у человека? С выпускниками инфизкульта все ясно: они слишком молоды, чтобы ответить на этот вопрос, слишком молоды, чтобы работать со взрослыми, 25—30-летними людьми.
Вот почему искать будущих тренеров следует, по-моему, среди спортсменов, уже подумывающих о том, чтобы оставить хоккей.
Я представляю себе такую идеальную картину. Игрок (имярек)— человек с характером. Имеет задатки педагога. И тренер начинает исподволь поручать ему проведение занятия, разбор игры и так далее. Причем делает хоккеист это самостоятельно, как студент в школе на практике. Если этот эксперимент идет удачно в течение одного-двух лет, тренер рекомендует хоккеиста в вуз. После вуза — стажировка. И опять не месяц-другой, а годы. Лишь после этого бывший игрок получает звание «тренер».
Один только в этой схеме изъян. Но изъян серьезный. Новых тренеров нам нужны десятки. Следовательно, десятки нынешних наставников должны отбирать претендентов, обучать их. А есть ли у тренеров класса «А» время для этого? С убежденностью говорю: нет.
Но, какие бы планы, схемы, варианты подготовки тренеров ни возникали, самым важным и принципиальным остается неизменно одно — желание начинающего тренера учиться. Учиться постоянно. Осваивать и теорию, и практику. Анализировать, творчески перерабатывать то новое, что увидел сегодня или вчера.
Учусь постоянно. Читаю, кажется, все, что связано с хоккеем. И специальную литературу, и репортажи журналистов: порой репортеры подмечают интереснейшие вещи, наталкивают на неожиданные размышления. В дни чемпионата мира бываю не только на играх своей команды. Если я в Москве, не пропускаю ни одного матча. С таким же вниманием наблюдаю за встречами клубов первой и второй лиг, если вдруг оказываюсь в городе, где проходят их матчи.
Привык к этому давно, еще работая в Риге, когда «Динамо» выступало в низшей лиге. Приобрел любительскую камеру «Кварц» и летал с ней на матчи соперников рижан.
Вспоминаю такую историю.
Киевляне, выступавшие тогда в первой лиге, изумили серией побед. Выиграли они 10—12 матчей подряд и заинтриговали нас невероятно. Перед приездом в Ригу играли они в Минске, и я решил посмотреть их игру, выяснить для себя природу «чуда».
Утром поехал в аэропорт, но оказалось, что Минск из-за непогоды закрыт. Полетел в Вильнюс, схватил такси, примчался на вокзал, но поезд только что ушел. Следующий меня не устраивал, матч назначен на 5 часов, и я не успевал к игре.
Уговариваю таксиста отвезти меня из Вильнюса в Минск. Тот отказывается. Далеко. Плохая дорога. За границы республики выезжать не может. Наконец за двойную цену (оплачиваю и дорогу назад) везет меня на последнюю станцию на территории Литвы — может быть, догоню поезд. Опоздал. Но водитель довез меня до первого города на территории Белоруссии, и оттуда — снова на такси и снова за двойную цену — помчался я в Минск. К матчу успел.
Разобрался, что к чему. В нелегкой борьбе рижане сумели спустя три дня обыграть своих соперников.
Руководство клуба удивлялось. Зачем такие поездки, наша команда и так впереди. И отрыв от всех остальных претендентов на победу солидный. Еще более удивительным казалось то, что в такие поездки я отправлялся за собственный счет.
Становление тренера — процесс сложный, длительный, он связан порой с болезненным пересмотром сложившихся принципов, с отказом от того, что недавно казалось единственно верным и разумным. И задачи, которые решает тренер в одной команде, порой совсем непохожи на те, которые встают перед ним в другой.
Сужу об этом не понаслышке.
Переход из рижского «Динамо» в ЦСКА потребовал от меня новых, иных по своему характеру усилий.
Комментариев нет:
Отправить комментарий